Джанаконда, 24 мая 2000

Реплика о самоценности поэтического творчества

«Кому какое дело, кто поэт, а кто — неизвестно кто...» (Пётр Мамонов)
«Стихам читатель не нужен» (Эмили Диксон)

1.

Я думаю, мне не стоит особенно утруждать себя убеждением любезного читателя в том, что окружающий нас мир имеет все характерные черты поэтического произведения.

Всем известен тот факт, что жизнь на нашей планете подчиняется определённым законам, которые проявляют себя в живой природе посредством биоритмов, а в неживой — циклической повторяемостью происходящего.

Человек в полной мере подвержен этим проявлениям всеобъемлющей организованости мира. На самом деле, легко заметить, что жизенные процессы, протекающие в наших телах, полностью подчинены генетически обусловленным ритмам — бодрствование и сон, вдох и выдох, биение пульса, пищеварение, размножение, работа мозга и т. д. и т. п. Конечно, мы в состоянии сознательно влиять на эти ритмы, но полностью изменить их не в силах.

Ещё более зависимы от вложенных в них биоритмов братья наши меньшие, всех, начиная от амёбы и заканчивая кашалотом, пронизывает и подвигает существовать определённым образом один и тот же дух жизни. Кроме того, нужно учесть и то, что всё живое подчинено неумолимой цикличности неживого — лето, осень, зима, весна; солнечная активность; приливы и отливы — всё это составляет нашу общую среду обитания.

Естественно, что человек, со времён Прометея, Лукреция и Вергилия, далеко ушёл по пути научно-технического прогресса и уже не так зависим от природных условий, но всё же... всё же до сих пор излучение какого-нибудь захудалого пульсара может повлиять на его судьбу подобно указу Императора Поднебесной, а уж о падучих звёздах, кометах и извержениях вулканов и говорить не приходится.

Таким образом мы обнаруживаем, что мирозданию, как и стихам, присущи и ритм, и размер, и разделение на строфы, выраженные в биоритмах живой и цикличности неживой природы, и, конечно же, начало — рождение и конец — смерть. Данное соответствие замечено многими и многими другими. Вот, к примеру, слова Ивана Бунина из стихотворения «Ритм» — «... Сердца ровное биенье / И этих строк размеренное пенье / И мыслимая музыка планет / Всё ритм и бег...»

Действительно, всё живое и неживое совместно являют нам невообразимый и всеохватный эпос, поэму, которая была когда-то начата, пишется сейчас и когда-нибудь будет закончена, произведение, насыщенное действием и покоем, разнообразное в выразительных средствах, изобретательное в выборе художественной формы, неповторимо индивидуальное в деталях, метафоричное, иногда дидактичное, грубое и изысканное до эфемерности... реально прекрасное Нечто, где смерть каждого из нас не более, чем точка в конце строки, поставленная рукой неизвестного Автора.

Ну да бог с ним, с этим Неизвестным. Гораздо больше меня, в данный момент, занимает то, что проистекает из верховий моих рассуждений. Итак, вниз, по течению мысли!

2.

Какой же смысл нам, осознающим свою невольную вовлечённость в процесс написания Великой Поэмы Бытия, в процесс, где даже волос не падает без проявления воли Трансцендентного, сидеть и сочинять свои собственные стихи? Не лучше ли просто жить, подобно большинству, которое не ведает, что творит, зная то, что от нас практически ничего не зависит и то, что, в любом случае, мы станем частью божественного промысла.

Всё дело заключается как раз в этом практически.

Я утверждаю, что многие могут стать самыми прекрасными строками Великой Поэмы Бытия, если воспользуются этой лазейкой, открывающей нам возможность творческих исканий. Войдя в этот просвет среди туч Повседневного можно достичь чистого неба, озарённого вдохновением, того неба, которое более близко к завершённому совершенству. Прозрев однажды, мы можем встретить свою и только свою судьбу в поэтическом видении мира и, в отличии от «пушечного мяса эволюции» обрести нечто самоценное и великое здесь и сейчас. Мы сможем научиться читать замысел Творца, вложенный им во всё существующее, если сами, по собственному разумению, оставим где-то, в уголке души нерастворённое в мире «Я», ту самую творческую потенцию, которая и предназначена Богом для самоосознания самооценки Себя Самого.

Тем самым я хочу сказать, что поэт творит ясно осознавая свою двойственную природу и при помощи стихов приближается к Высокой Истине, зашифрованной во всех этих циклах и ритмах, во всём этом страхе и трепете перед рождением и смертью.*

Всё, что есть животного в человеке, тает, если он посвятил себя поэзии. В настоящем поэте не встретишь ни гнева, ни похоти, лишь Любовь наполняет его разум и его речь. Поэт понимает суть происходящего и не мешает ничему идти своим путём. Свой гений он прилагает там, где есть в том необходимость, то есть к себе самому. Творчество приобретает для него личную ценность в качестве инструмента, направляющего образ его жизни в лучшую сторону.

Поэтическое видение мира позволяет отделять важное от неважного не интуитивно, а осознанно и, кроме того, позволяет обрести покой востребованности своей личности. Зная, что в каждом конкретном случае ничего не начинается и не кончается, можно проникнуться правильным отношением к мимолётному и жить только вечным, которое заключено в каждом стихотворении, сочинённом тобой и не удивляться своему удивлению перед сущим.

----------------------------------------------------------------------------
* Бог, создавший свет, создал человека между ангелом и животным, речью и разумом отделив его от животных;
а гневом и похотью от ангелов; через эти свойства он приближается или к высшим или к низшим. (Св. Кирилл).

3.

Любой смертный может сказать: «Уж если мы были, то никак не сможем перестать быть. Мы вписаны в полотно Творца, во вселенскую ведомость» (Эжен Ионеску) и я соглашусь с этим. Подавляющему большинству поэзия в её трагическом и блистающем качестве не нужна (непонятна, недоступна — как хотите), но она в этом и не нуждается. «Поэзия по природе своей загадочна и не раскрывается первому встречному» (Сократ). И действительно, суть деятельности поэта не заключена только в написании стихов и их публикации на страницах журналов и книг. Она заключена как раз в раскрытии загадки мира, в слиянии «Я» поэта с «Поэзией Бытия», в своего рода сатори, когда обнаруживаешь в своей природе образ Бога и описываешь его словами, тонущими во Внутреннем Молчании. Каждое слово нужно извлечь из непрерывного потока обегающего тебя Пути и поставить на единственно возможное место в своём сердце — именно в этом и заключается работа настоящего Поэта.

Быть поэтом, значит выбрать один из самых тяжёлых и неблагодарных способов существования. Это всё равно, что «вить верёвку из песка» (Ириней Лионский) для штурма неба или же для побега из темницы собственных иллюзий и, держа в уме то, что даже «Данте умер в Равенне столь же оболганный и одинокий, как любой другой человек» (Борхес), всё же продолжать своё дело.

Быть поэтом, значит сознательно обрекать себя на одиночество перед лицом Неведомого. Никто не поможет тебе выстоять в схватке с горестями жизни. Но именно в этой покинутости поэт черпает свои силы, именно его одиночество является ему вдохновенным и вдохновляющим, именно его «естность» — причина неповторимой творческой индивидуальности и, в итоге, его личного самоценного счастья — это «счастливое, освежающее одиночество Алисы в Стране Чудес» (Джон Фаулз). Ещё Аристотелем сказано, что «счастье принадлежит тем, кому довольно самих себя», а истинному поэту не только довольно самого себя, он ещё и выплёскивает избыток себя в виде стихов. Таким образом автаркия ведёт к атараксии и ставит поэта на одну доску с мудрецом.**

Но стоит заметить, что такое «выпускание лишнего пара» в виде стихов очень опасно и напоминает ордалию***, превращающуюся в соблазн двигаться вслед за своими словами, забывая, что ты — источник, и, может быть, медиум, проводник — Харон этих слов в мир, но они — это не ты сам до конца. Они — это то излишнее, что замутняет взор другим, то, от чего ты, по счастию, в силах освободиться. Поэтому, не думай сопротивляться потребности сочинять, а сочиняя, не бойся ошибаться, ибо «гений не совершает ошибок, его блуждания намеренны, они врата открытия» (Сёрен Къеркегор), ибо Творец творит через тебя, как говорил он в стихах всех священных книг человечества и продолжает говорить через избранных поэтов сейчас.

----------------------------------------------------------------------------
** Автаркия (самодостаточность) и Атараксия (состояние характеризующееся покоем, невозмутимостью духа) —
понятия древнегреческой философии, качества, присущие мудрецу.
*** Ордалия — опасное для жизни испытание в средневековом суде.

4.

Итак, поэзия приносит с собой в мир не только покой и умиротворение, но и смертельную опасность. Я, как поэт, не могу не понимать, что «тот, кто поэзией вредит себе самому, не может считать себя хорошим поэтом, ведь он себе враг» (Сократ) и, поэтому, отстраняюсь от своего творчества, а, ещё точнее, не от него, как от процесса поэтической интерпретации — своеобразного видения мира, а от него, как реализованной цели — продукта стихосложения. Стихи уходят от меня в мир, едва я перегрызаю пуповину, связывающую меня с моим творением. Они больше не принадлежат мне, они обретают свою собственную, независимую ценность.

Таким образом я избавляюсь от излишнего напряжения, от груза, лежащего на душе, я превращяюсь в воздушный шар, который летит всё выше и выше к солнцу, избавляясь от балласта стих за стихом. Таким образом я защищён «от страхов полунощных и от стрел полуденных и от чумы, во мраке грядущей», таким образом я обретаю внутреннее равновесие и не-делаю ничего до нового приступа вдохновения.

Я твёрдо убеждён в том, что слова, проникшие с моей помощью в мир — это слова Сверхсущего и, раз прозвучав, они уже не теряются, они делают своё дело, выполняют свою функцию независимо от меня. Часто я сам не могу с уверенностью объяснить смысл только что сочинённых строк. Истинный стих оставляет ощущение недосказанности, какой-то смертельной тайны, спрятанной в этих словах, в этом парадоксальном ритме, он оставляет на языке железистый привкус, как после принятия цианистого калия, или же привкус, как после целой ночи кофе и сигарет; это неуловимое что-то, этот неведомый привкус трансцендентного и есть цель существования поэта, его боль и радость, его страх и надежда, его Любовь.

Но Любовь эта не эгоистична, она открыта новым озарениям и ищет их вновь и вновь. Любовь эта даёт стихам только жизнь и свободу, остальное — уже не её дело. Можно записать свои стихи, можно их не записывать, можно их издать или положить в стол, или, подобноно буддийским монахам нанести текст на листья деревьев или на поверхность реки — не имеет значения. Читая стихи ветру, достигнешь того же самого, а именно: понимания самоценности всего, что есть, было и будет. Едва родившись, стихи твои сыграли свою роль, нашли своё место на страницах Великой Поэмы Бытия и тем самым обрели непреходящюю, только им присущую, необходимую ценность в глазах Создателя.

«Мудрый не стремится копить. Ведь только тот, кто не боится отдать, имеет много-много» (Лао-Цзы) и я, сознательно пишу «следуя пути, действую, но не ради наград» (Лао-Цзы), потому, что, написав стихотворение, обретаю себя вновь и вновь с каждой строкой, становлюсь всем, не теряя себя, остаюсь спокойным и невозмутимым, подобно ласточке, случайно залетевшей во дворец и всё оттого, что не присвоил себе дарованного небесами.

Стихи хороши сами по себе, без своего создателя, они — вещь в себе, они — вещь вовне, они — это всё, что я могу дать миру ценного и непреходящего. И сделав это основой своего творчества я обретаю способность «не желать больше никаких свершений» в спокойствии одиночества созерцая приближающуюся ко мне смерть.